Давным-давно, когда SMSки отправляли с голубями, когда люди жили так бедно, что у крестьянина были только лошади, коровы, козы, овцы, куры, дети, дом, амбар и баня, когда социальных сетей было только две — Nabalu и Уколодца, — в это сказочное время писателей было столько же, сколько и читателей. 48 человек. Самое главное, что писатели были одновременно читателями, а читатели — писателями. Это было хорошее время. Писатели читали и хвалили друг друга. Это понятно: ты не похвалишь — и тебя не лайкнут. Читатели книжки не покупали, потому что писатели им книжки дарили. А писатели деньги за книжки не получали, ведь за подарки денег не берут! Читатели книжки хвалили, потому что дареной книжке под обложку не смотрят.

Но все хорошее, и хорошее время тоже, когда-нибудь кончается. Однажды читателей стало больше, чем писателей. Не было, не было, и вдруг раз — появились новые читатели. Это было смутное время. Междуцарствие. Между Петром и Путиным.

И эти новые читатели не захотели читать старых писателей! То есть читали, но только в учебниках. То есть опять же бесплатно. А для души читали каких-то своих, новых. Мало того, что читали. Они их книжки покупали! За деньги.

Старые писатели прочитали книжки новых писателей и сразу поняли, что книжки плохие, а писатели глупые. И они говорили новым читателям: «Фу! Какая гадость! Это низко! Это не искусство!» Читатели радостно соглашались: «Ага!» — но продолжали покупать плохие книжки.

Тогда старые писатели пошли к директору книжного магазина и говорят:

— Зачем ты народу такую дрянь продаешь?

Директор им отвечает:

— Потому купляют, дантовы дети!

Задумались тут писатели: почему это плохие книжки покупают, а хорошие нет?

Но согласия не достигли, а разделились на две партии.

В одной партии говорили так: «Читатель неправильный пошел. Я под него подделываться не буду, а останусь такой весь белоснежный и буду про вечное и высокое писать. Звучными стихами с лирой наперевес буду отстаивать святое искусство!»

Другая партия решила наоборот: «Надо быть ближе к народу. Писать надо понятно и интересно, а не как Василь Кирилыч какой-нибудь».

В этой партии был Пушкин. Он тряхнул кудрями, которые остались, и сказал решительно:

— Все! Сброшу «Онегина» с челна современности! И вообще надо переходить на анекдоты. В прозе!

И тут же написал «Барышню-крестьянку» и «Метель». Сам смеялся, когда писал. А потом заплакал. Это он не удержался и написал «Станционного смотрителя».

Гоголь Пушкина поддержал:

— Народ любит соленую грубую шутку и чтоб напугали посильнее!

И написал «Ночь перед Рождеством» и «Вия». Но потом поскучнел и задумался. Ходил-ходил грустный такой, махнул рукой и принялся за «Мертвые души».

А тут и Достоевский с каторги забежал и кричит:

— Детективы надо писать, детективы! Главный герой — сыщик! За ними будущее! И гонорары — во!

И начал писать роман про следователя Порфирия Петровича. Только ничего у него не вышло. То есть вышло, но другое.

Толстой долго всех слушал. И сказал так:

— Я знаю народ. Народ любит длинное, серий на сорок, и чтобы жизненное: про любовь, про войну, измены, встречи и чтобы в конце все было хорошо у всех. Кто доживет.

— Доживут ли до конца читатели? — ядовито спросил Толстого Щедрин. — Лично я за фантастику.

Короче, великие русские писатели наконец поняли, в чем секрет успеха. Писать надо о том, что всех волнует. А всех волнуют всего-то три вещи: любовь, деньги и смерть.

Только ничего у них не получилось. Не стали они модными писателями. Может, таланту не хватило?

Как говорил директор книжного магазина: «Наше купецкое дело тонкое, деликатное».